Тимур Кармов: Десанта «вежливых реставраторов» в Пальмире не будет

Недавно вернувшийся из Сирии археолог Тимур Кармов рассказал [Фонтанке.Офис], чего боятся его коллеги.

Пальмира, знакомая всем россиянам разве что по обложке учебника по истории за 5-й класс, неожиданно превратилась чуть ли не в новый культурный символ России. Особенно после концерта там оркестра Мариинского театра под открытым небом. Одним из первых отечественных ученых, побывавших в освобожденной Пальмире, стал ведущий сотрудник Института культурного и природного наследия Тимур Кармов.

 – Тимур, когда именно вы были в Пальмире?

– В начале апреля, когда как раз заканчивалась операция по освобождению города. Мы имели честь зайти туда первыми, что называется – по горячим следам. Я и мои коллеги были членами рабочей группы Центра перемирия при нашей базе Хмеймим. Нас включили в нее в качестве переговорщиков – как специалистов по культурному наследию, по этническим и политическим конфликтам. У Института культурного наследия возникло пожелание – посетить Пальмиру. Мы воспользовались конъюнктурой и сразу выехали туда после окончания боев.

– Сколько человек вас было?

– Пять, не считая меня. Выезд долго согласовывался, так как разминирование еще не начиналось. К тому же была угроза контрудара со стороны «игиловцев» (члены террористической группировки ИГИЛ, запрещенной в РФ. – Прим. "Фонтанки"). В общем, нас очень неохотно отпускали, но зато удалось увидеть все первыми и зафиксировать.

– А как происходит эта фиксация?

– Это стандартная методика. Сначала – первичное, полевое обследование. В ход идут фотокамеры, масштабные рейки. Все это делается с различных точек, с севера, с юга и так далее. Так же поступают археологи, когда приходят на любое новое место, не столь экстремальное. Это первый этап перед следующими, более скрупулезными исследованиями.

– В СМИ ходит информация, что в Пальмире после террористов сохранилось 80% памятников. Это ваша оценка?

– Когда мне задавали такие вопросы, я дал примерную оценку – 70-80%. Я отталкивался от того, что мои сирийские коллеги, которые тоже там побывали и бегло осмотрели объекты, дали примерно такие же цифры.

 – А вы успели все обойти?

– Нет. Площадь исторической части Пальмиры очень большая, это настоящий археологический парк. А тогда, как я уже сказал, было небезопасно. Буквально в 500 метрах от нас еще происходили подрывы, в небо поднимался дым. Наше обеспечение боялось, что произойдет подрыв на мине или нас поймает снайпер.

– Но сейчас, судя по кадрам с концерта оркестра Мариинского театра, там стало безопаснее. Чем там занимаются ваши коллеги-археологи?

– Все уже разминировано, причем это сделано в очень короткий срок. Но фронт проходит рядом, поэтому говорить о какой-то серьезной работе пока преждевременно. Нужно для начала отодвинуть противника, чтобы в Пальмиру могла приехать солидная группа экспертов. Наша или международная – это уже решит ЮНЕСКО.

– Пока там были террористы, нам показывали кадры уничтожения памятников. Скажите, там действительно есть объекты, которые уже невозможно восстановить?

– Да, например, при взрыве храмов Бэла и Баалшамина террористы, что называется, постарались на совесть. Заряды были заложены серьезные, и сейчас храмы представляют собой груду мелких обломков. Поэтому вряд ли можно собрать их, скрепить раствором и восстановить в прежнем виде. А например известная статуя льва пострадала не сильно.

Конечно, сейчас существуют методики по полному восстановлению памятников фактически из пепла – достаточно вспомнить наши пригородные дворцы, разрушенные во время войны. У нас есть хорошая школа реставраторов, которая может собрать более-менее сохранившиеся фрагменты и заново создать то, что было утеряно безвозвратно. Другой вопрос – стоит ли это делать. Можно ведь восстановить памятник в электронном виде, а потом проецировать с помощью лазерной конструкции.

– А когда может быть принято решение о том, как именно восстанавливать Пальмиру?

– Его должна принять специальная сессия ЮНЕСКО. Но сначала должен закончиться процесс по сбору всей сохранившейся информации об этих памятниках, о наличии трехмерных копий. Думаю, что на поиск решения потребуется полгода.

– А как этот процесс регулируется юридически? Как ученые той или иной страны могут получить мандат на раскопки или реставрационные работы на территории иного государства?

– Когда после Первой мировой войны мандат на управление Сирией получила Франция, то, соответственно, французы и вели раскопки. Других старались не пускать. Но каких-то международных соглашений, регулирующих эту сферу, нет. Есть ЮНЕСКО, которое координирует данную работу, как-то сглаживает конфликты, если кого-то не пускают.

– А сейчас такие конфликты возникают? Раньше в Пальмире активно работали англичане, французы. Они нам палки в колеса не ставят, понимая, что одной группой в шесть человек во главе с Тимуром Кармовым дело не ограничится?

– Они уже подписали обращение в адрес ЮНЕСКО, в котором они пишут, что «режим президента Путина» не может решать судьбу памятников. То есть существует политический выпад в нашу сторону. Под заявлением – список очень известных ученых, которые много лет работали в Пальмире и, естественно, боятся потерять возможность продолжить исследования. Археология – это как нефть.

– Предположим, нам все-таки удастся развернуть активную археологическую и реставрационную работу в Сирии. На ум приходит только один подобный пример, когда нас пускали в страну, удаленную от наших границ: это Египет эпохи Гамаля Насера, который дружил с Хрущевым.

– На самом деле, мы очень активно присутствовали в других странах, просто это не очень афишировалось. Например, мало кто знает, что до конца 2000-х годов у нас была большая постоянная археологическая экспедиция в Сирии. Это была школа для археологов. Мы эвакуировали ее после начала войны.

Скажу больше: мы и в 19 веке присутствовали в Сирии, об этом вообще мало кто помнит. Эти экспедиции спонсировал своеобразный «Дерипаска того времени», князь Семен Семенович Абамелек-Лазарев. На его деньги из Пальмиры в Петербург притащили огромную плиту весом 15 тонн с нанесенным на ней таможенным тарифом на арамейском и греческом языках. Сейчас она хранится в Эрмитаже.

– А в каких еще городах могут поработать наши ученые?

– Пальмира у нас на слуху. Но в Сирии есть не менее великолепные объекты. Они сейчас находятся на линии фронта или частично разрушены. Например, это мертвые города северной Сирии, о которых вообще мало кто знает, кроме специалистов.

– Это какой исторический период?

– Позднее римское время – ранняя Византия. Они связаны с христианской традицией: собственно, такое явление, как «столпничество», возникло именно там. Оттуда был знаменитый святой Симеон Стопник. И мы можем оказаться в авангарде по исследованию их текущего состояния. Хотя решать их судьбу, естественно, будет ЮНЕСКО, которое взяло их под охрану.

– Вы говорите про ЮНЕСКО, но у нас уже на официальном уровне есть заявления, что восстанавливать Пальмиру будет Эрмитаж. При этом решения ЮНЕСКО ведь еще нет. Там будет высажен десант «вежливых реставраторов»?

– Я уверен, что там будет работать группа международных экспертов, а мы будем представлены в своем сегменте – Эрмитажем, Институтом культурного наследия. Это общепринятая практика, ее, конечно же, никто не станет нарушать.

Справка:

Пальмира расположена в оазисе в Сирийской пустыне. Город был основан Тукришем – царем древнего народа хурритов. Город развивался как место перевалки караванов. Расцвет Пальмиры пришелся на позднее римское время, когда она то обретала независимость от империи, то вновь входила в ее состав. После разрушения арабами в 8 веке пришел упадок.

Благодаря тому, что город был занесен песком, в нем сохранилось значительное количество древних построек, которые дают представление о жизни в эпоху поздней античности. Общая протяженность развалин – около 3 км.